К.Г. Юнг об интровертном мыслительном типе, фрагменты

Интровертный мыслительный тип

- Интровертное мышление… передает прежде всего новые воззрения и в гораздо меньшей мере знание новых фактов.

Оно выдвигает вопросы и теории, оно открывает перспективы и направляет взор вглубь, но к фактам оно относится со сдержанностью.

Оно принимает их в качестве иллюстрирующих примеров, однако они не должны преобладать. Оно собирает факты лишь в качестве доказательств, но никогда не ради их самих.

- Для этого мышления факты имеют второстепенное значение, а преобладающую ценность имеет для него развитие и изложение субъективной идеи, …который более или менее туманно вырисовывается пред его внутренним взором. Поэтому оно никогда не стремится к мысленной конкретной действительности в области мысли, а всегда к претворению темного образа в ясную идею. Оно хочет достигнуть фактической действительности, оно хочет видеть внешние факты, как они заполняют рамку его идеи…

…интровертное мышление обнаруживает опасную склонность втискивать факты в форму своего образа или, более того, игнорировать их, для того чтобы иметь возможность развернуть свой фантастический образ…Субъективная убедительность такой идеи обычно бывает велика…

Это мышление легко теряется в необъятной истине субъективного фактора. Оно воздает теории ради теории…

- Интровертный мыслительный тип характеризуется приматом описанного выше мышления… Он стремится к углублению, а не расширению.

…отрицательное отношение к объекту - от безразличия до устранения - характеризует всякого интровертного…

Его суждение является холодным, непреклонным, произвольным и ни с чем не считающимся, потому что оно менее относится к объекту, чем к субъекту. В нем нельзя прочувствовать ничего, что придавало бы объекту какую-нибудь более высокую ценность, но оно всегда скользит несколько поверх объекта и дает почувствовать превосходство субъекта.

Вежливость, любезность и ласковость могут быть налицо, но нередко со странным привкусом какой-то боязливости, выдающей скрытое за ними намерение, а именно намерение обезоружить противника. Последний должен быть успокоен или умиротворен, ибо иначе он мог бы стать помехой. 

- Объект всегда подлежит некоторому пренебрежению, или же, в худших случаях, он окружается ненужными мерами предосторожности. Таким образом, этот тип охотно исчезает за облаком недоразумений, которое становится тем более густым, чем больше он, компенсируя, старается с помощью своих неполноценных функций надеть маску некоторой общительности, которая, однако, нередко стоит в самом резком контрасте с его действительным существом. 

- Если он уже при построении своего идейного мира не страшится даже самых смелых дерзаний, и не воздерживается от мышления какой бы то ни было мысли - ввиду того, что она опасна, революционна, еретична и оскорбляет чувство, - то все же его охватывает величайшая робость, как только его дерзанию приходится стать внешней действительностью. Это противно его натуре.

Если он даже и выпускает свои мысли в свет, то он не вводит их, как заботливая мать своих детей, а подкидывает их и, самое большее, сердится, если они не прокладывают себе дорогу самостоятельно.

В этом ему приходит на помощь или его в большинстве случаев огромный недостаток практической способности, или его отвращение к какой бы то ни было рекламе.

Если его продукт кажется ему субъективно верным и истинным, то он и должен быть верным, а другим остается просто преклониться пред этой истиной.

Он вряд ли предпримет шаги, чтобы склонить кого-либо на свою сторону, особенно кого-нибудь, кто имеет влияние. А если он это делает, то в большинстве случаев он делает это так неумело, что достигает противоположных своему намерению результатов.

С конкурентами в своей отрасли он обыкновенно терпит неудачу, ибо совсем не умеет приобретать их благосклонность; обычно он даже дает им понять, насколько они лишние для него.

В преследовании своих идей он по большей части бывает упорен, упрям и не поддается воздействию.

Странным контрастом тому является его внушаемость со стороны личных влияний.

Стоит такому типу признать видимую неопасность какого-нибудь объекта, и он становится крайне доступным именно для менее ценных элементов. Они овладевают им со стороны бессознательного.

Он позволяет грубо обращаться с собой и самым гнусным образом эксплуатировать себя, если только ему не мешают преследовать свои идеи. Он не видит, когда его грабят с тыла и вредят ему в практическом отношении, потому что его отношение к объекту является для него второстепенным, а объективная оценка его продукта остается у него бессознательной. 

- Так как он додумывает свои проблемы по возможности до конца, то он осложняет их и поэтому остается в плену у всевозможных сомнений. Насколько ему ясна внутренняя структура его мыслей, настолько же ему неясно, куда и как они могут быть приспособлены к действительному миру.

Он лишь с трудом может допустить, что вещи, ясные для него, могут быть неясными для других.

Его стиль обыкновенно обременен всевозможными добавлениями, ограничениями, предосторожностями, сомнениями, проистекающими из его умственной осторожности.

Работа у него идет с трудом.

- Он или молчалив, или наталкивается на людей, которые его не понимают; таким путем он собирает доказательства непроходимой глупости людей. Если же его случайно однажды поймут, тогда он впадает в легковерную переоценку. 

- Он легко становится жертвой честолюбивых женщин, умеющих эксплуатировать его критическую беспомощность по отношению к объекту, - или же из него развивается холостяк-мизантроп с сердцем ребенка. Часто и его внешняя повадка бывает неловкой, например педантически заботливой, как бы не обратить на себя чрезмерного внимания, или же необычайно беспечной, детски-наивной. 

- В сфере своих специальных работ он вызывает самое резкое противоречие, с которым он не умеет ничего сделать, если только он не позволит своему примитивному аффекту вовлечь себя в полемику, столь же едкую, сколь и бесплодную.

В более широком кругу его считают бесцеремонным и самовластным.

Чем ближе его узнают, тем благоприятнее становится суждение о нем, и ближайшие к нему умеют в высшей степени ценить его интимность.

Стоящим дальше он кажется щетинистым, неприступным и надменным, нередко также озлобленным - вследствие его неблагоприятных для общества предрассудков.

В качестве педагога он не имеет большого влияния, так как он не знает ментальности своих учеников. Да и преподавание, в сущности говоря, совершенно не интересует его - разве только если оно станет для него случайно теоретической проблемой.

Он плохой преподаватель, потому что во время преподавания он размышляет о материале преподавания и не довольствуется изложением его.

- С усилением его типа убеждения его становятся все более косными и негибкими. Чужие влияния исключаются.

С одной стороны, лично он становится несимпатичнее для тех, кто стоит дальше, с другой стороны, он становится зависимее от близких.

Его речь становится более личной, более неестественной, его идеи углубляются, но в имеющемся еще материале не находят больше достаточного выражения.

Недостаток возмещается эмотивностью и чувствительностью.

…он лично ни на кого не будет производить давления в пользу своих убеждений, но он ядовито и лично набросится на всякую, даже самую справедливую, критику. Этим он постепенно и во всех отношениях изолирует себя.

Его первоначально оплодотворяющие идеи становятся разрушительными, ибо они отравлены осадком горечи.

По мере внешнего изолирования в нем растет борьба с бессознательными влияниями, которые понемногу начинают парализовать его.

Повышенная склонность к уединению должна защитить его от бессознательных воздействий, однако она обыкновенно еще глубже уводит его в конфликт, который внутренне изнуряет его. 
Мышление интровертного типа направлено позитивно и синтетично к развитию идей…